Как пережить известие о раке

Как пережить рак и не умереть?

Корреспондент “МК” встретился с людьми, для кого моментом, который изменил их жизни, стал страшный диагноз

20.04.2016 в 06:21, просмотров: 5401

«МК» запускает новый проект «Точка невозврата». Из первых уст мы будем рассказывать истории обычных людей, переживших переломные эпизоды жизни. Как привычный уклад вещей, взгляды на мир, цели и ценность меняют взлеты и провалы, болезни, семейные драмы или просто случайные встречи — в «лайв-стори» наших героев. Корреспондент «МК встретился с людьми, для кого моментом, который изменил их жизни, стал страшный диагноз.

«Было стыдно себя жалеть»

Светлана Попова:

«Когда я узнала, что у меня рак, дней десять сидела и тупо смотрела на стены. Ночью, когда меня никто не видел, тихо плакала. Не то чтобы было страшно. Нет…

За 50 лет, наверное, просто привыкла жить.

За два года до того, как диагноз подтвердился, все походы к врачу заканчивались вроде благополучно. Обследования приводили врачей к выводу, что беспокоиться мне не о чем. Помню, как обнаружила уплотнение первый раз, побежала в больницу. В больничных коридорах сидели люди, те, кто ждал вердикта от светил в белых халатах. Мне было 48 лет. Когда врач сказал, что все хорошо, выпорхнула из этих стен счастливая. Все-таки я «не ваша»! Через год пришла на обследование снова. Тогда мне уже нездоровилось, но опять услышала, что все замечательно. Спустя еще один год с очередного обследования я пришла с диагнозом «рак третьей стадии». Первое, о чем подумала: так я и знала. Все по-разному принимают эту болезнь. Одни выпускают пар, другие реагируют очень сдержанно, в себе. Вначале была агрессия. Я проходила обследования неоднократно, все было нормально — и вдруг такое… Это чувство, когда привычный мир вокруг тебя рушится, ты ощущаешь зыбкость бытия, не понимая, жив ты еще или уже нет.

С работы ушла на долгосрочный больничный и впервые оказалась наедине с этой проблемой. У меня тогда было 25 лет трудового стажа и ни одного прогула. А здесь просто погрузилась в прострацию.

Не сказать, чтобы меня что-то держало в этой жизни. Дочь взрослая, вышла замуж. Чувствовала, что выполнила перед ней все обязательства. Было стыдно себя жалеть, плакать. Сколько людей, гораздо лучших, чем я, умерли от этой болезни.

Долго думала, за что уцепиться душой, за что удержаться. Металась от традиционной медицины до экстрасенсов. К тому времени уже хоронила друзей, которых рак победил. Тяжело болела моя подруга, которая скончалась через пару лет. Моя тетя сражалась с этой болезнью. Когда она пришла в больницу, врач спросил: «Вы пришли к нам умирать?» Обратилась настолько поздно, что у нее уже начался распад тканей.

Несмотря ни на что, веру в медицину не утратила и выбрала традиционное лечение. Впереди ожидала череда анализов, две операции и лечение. Между постановкой диагноза и операцией прошло полгода. Все это время оказаться на операционном столе боялась панически. С тех пор прошло уже 15 лет. Жизнь вернулась в свою колею, но многое в ней я переоценила. Некоторые люди после такого срока считают себя излеченными, но это обманчиво. Болезни свойственно возвращаться, если после операции ты не меняешь свою жизнь, среду, которая привела к появлению опухоли. Я этого уже не боюсь».

«Понял, что мог бы сделать больше»

Станислав Машкин:

«Ну что, попались? У вас рак», — так я и узнал от врача о своем диагнозе. От этих слов голова закружилась. Первые мысли о смерти. От рака умерли мой дядя и старший брат. Он всю жизнь отработал на производстве, последние годы на Бийском олеумном заводе. Мелкоклеточный рак легких убил его за полгода после того, как диагноз поставили. Я всю жизнь проработал на заводе — электромехаником, электромонтером по подъемным механизмам. К условиям, когда горячая вода на производстве есть не всегда, работаешь в холодном помещении с перемерзшими батареями и разбитыми окнами, а именно так было в перестроечные времена, привыкнуть нелегко. Но зарабатывать как-то надо. Возможно, тогда и простыл.

Самое страшное — обследования в ожидании полной постановки диагноза, до операции. С приговором я жил почти месяц. Главное, что меняет в человеке ожидание неминуемой смерти, — восприятие действительности вокруг. Мир стал неинтересен. На автомате я продолжал вставать по утрам, на пустой желудок уходил на завод. На работе ничего не ел, вечером приду домой — и тоже ничего не хочется. Исхудал за это время очень.

Успел переосмыслить прожитую жизнь. Семья, дети — все вроде бы сложилось. Тогда подумалось, что, наверное, доведись мне прожить все эти годы еще раз, старался бы успеть сделать больше. Когда перематываешь «пленку», понимаешь упущенные, наверное из-за природной лени, возможности. Хотя я был всегда в гуще событий.

Дети о моем диагнозе не знали. Сообщил только перед операцией. Ведь, если поделишься радостью, она увеличится в геометрической прогрессии. А горем. Им делиться не нужно.

Врач меня тогда обнадежил. Рак крупноклеточный, его проще диагностировать и лечить. Опухоль поразила одно легкое. Сначала операция, потом четыре курса химиотерапии. Помню, в больнице о том, что мне предстоит, уже не думал. Там было много таких же, как я. Мы делились историями: кто и как живет, чем дышит. Был у нас в палате один тяжело больной с масштабным поражением внутренних органов, в том числе желудка и поджелудочной железы. Он очень тяжело это переносил и считал себя конченым человеком. От обреченности многие начинают глушить себя водкой, и это ускоряет процесс.

Мой рак был «хорошим», если можно так сказать. После операции я три года живу с одним легким. Подниматься по лестнице тяжеловато, особая диета. Но то, что жить хочется, а каждое утро появляется аппетит, — уже хороший признак.

Сразу после операции захотелось скорее выкарабкаться, пойти работать. Официально я на должности социального работника в общественной организации. По сути — это специалист по мелкобытовому ремонту. Помогаю таким же инвалидам, как я, одиноким пенсионерам, которые не могут сами поменять розетку или починить мебель.

Жаль, что смалодушничал месячишко тогда, перед операцией. Не надо было так терзаться и держаться за жизнь, ведь результат у всего один. Пока «свеча» моя горит…»

«Хотела сделать смыслом жизни защиту прав обездоленных»

Людмила Иванова:

«Роковой для меня стала поездка на отдых. В 1986 году мы с сыном проводили лето на курорте союзного значения неподалеку от Чернобыля. Прошло несколько дней нашего отпуска, когда одним утром мы увидели пугающую картину. По всему городу ездят пожарные машины и моют деревья. Произошла авария на АЭС.

Когда через три года у меня диагностировали рак, сын только окончил школу. Болезнь была шоком. Психологически в 40 лет энергичному, активному человеку такой диагноз было сложно воспринять. Я была готова к худшему.

Вначале в надежде на выздоровление испробовала все, вплоть до нетрадиционных методов лечения. Пошла на психотренинги, занималась самообразованием. Чтобы понять, с чем мне пришлось столкнуться, целыми днями просиживала в краевой библиотеке и читала все, связанное с онкозаболеваниями и их последствиями.

В 1989 году мне удалили орган, через несколько лет был рецидив. Сейчас я периодически прохожу лечение и обследование. И прежде судьба испытывала меня морально. Болезнь стала просто очередной ступенью, связанной уже с физическим здоровьем.

Онкология привела меня в общественную деятельность. Инвалиды, в том числе пережившие онкологию, и тогда были никому не нужны, и сейчас. Решение проблем трудоустройства, реализации наших прав приходилось пробивать лбом.

С 1997 года вместе со специалистами краевых онкологических диспансеров члены нашей организации проводили благотворительные осмотры населения края. Обследования проходили все пожелавшие прийти на прием. Бригады специалистов отправлялись в сельские районы в пятницу и возвращались в воскресенье, а в понедельник выходили на работу. В 2013-м эти выезды были приостановлены. В настоящее время небольшие рейды продолжаются.

Болезнь часто ожесточает, особенно недобрых по природе людей. А еще она рассеивает розовый туман в глазах. В молодости и я думала, что мир переверну, сделаю смыслом своей жизни защиту интересов и прав обездоленных. Мир, конечно, не перевернула, но всегда считала: если хоть немного сделаю его лучше — уже хорошо».

Заголовок в газете: В шаге от вечности Тэги: Авария, Смерть, Школа, Дети , Пожарные

«Когда ты наконец умрешь?»

Из-за рака тебя бросают родные и друзья. Как найти силы жить?

В России ежегодно 600 тысяч человек заболевают раком. Как показывают научные исследования, до 80 процентов онкологических пациентов задумываются о суициде. На Западе общение с психологом входит в стандарты онкологической помощи. У нас в стране их пока только собираются внедрять. Москва была в авангарде по этому направлению. Семь лет назад в столичной государственной больнице имени братьев Бахрушиных появилось онкопсихотерапевтическое отделение. Благодаря сарафанному радио в него стремились попасть пациенты со всего города, приезжали даже из регионов. Сейчас его закрывают, сотрудникам отправлено уведомление о сокращении. Пациенты бомбардируют письмами все инстанции — от приемной президента РФ до Instagram мэра Москвы. Как людей ломает рак, почему предают близкие, боятся общаться коллеги и брезгуют соседи и чем помогает психотерапия — в материале «Ленты.ру».

Карточный домик

Весной 2016 года 34-летняя риелтор Марина Смирнова (имя изменено по просьбе героини) попала в больницу братьев Бахрушиных. Предстояла рутинная операция — удаление фиброаденомы на правой груди. Как объясняют врачи, это доброкачественная опухоль — как маленький шарик под кожей. Часто встречается у молодых женщин. Марина волновалась, что вот-вот начнутся школьные каникулы, у них с сыном были обширные планы. Она даже просила перенести процедуру. Но доктор пообещал, что госпитализация займет один-два дня. Через три часа после операции в палату к ней зашел онколог. Сказал, что «шарик» оказался раком. Лучшее, что можно сделать в этой ситуации, — удалить грудь.

— Это был шок: я ведь думала, что у меня какая-то незначительная фигня, отрежут — и дальше пойду прыгать по своим делам, — рассказывает Марина. — Позвонила маме. Она тут же начала звонить моей младшей сестре и рыдать, что я вот-вот умру и кому нужен мой ребенок!

На время болезни Марины ее девятилетний сын Иван переехал к бабушке с дедушкой. Когда бабушка с теткой эмоционально обсуждали, кому теперь достанется квартира и машина дочери и кто будет воспитывать ее сына, Иван был в соседней комнате и все слышал. Он пошел на кухню. Нашел аптечку с лекарствами и. Скорая успела вовремя.

— Представляете мое состояние, — пытается передать ощущения Марина. — Я лежу в реанимации с отрезанной грудью, сына в это время спасают в реанимации другой больницы. Когда озвучивают онкологический диагноз — твой привычный мир рушится. А тут вдобавок я узнала про сына. Только вчера я держала его за руку, а сегодня он едва не умер. Было ощущение, что все, что до этого я делала и создавала, рухнуло как карточный домик.

За те недели, что Марина провела в больнице, младшая сестра так к ней и не пришла. А мама навестила всего один раз. Да и то — подписать документы о согласии на перевод сына в психдиспансер — стандартная процедура после попытки суицида. Во время визита мать долго уговаривала дочь вызвать нотариуса, чтобы написать завещание, а заодно назначить опекуна Ивану. С мужем Марина была в разводе, и родственники боялись, что после ее смерти экс-супруг отсудит имущество.

— Меня даже не спрашивали, хочу ли я жить, какие перспективы в лечении. Вся семья меня дружно закапывала, — вспоминает Марина. — Хорошо, что место на кладбище не купили. Единственное желание у меня тогда было — заснуть и не проснуться.

За две больничных недели она похудела на 16 килограммов. Спала по три часа в сутки. Снотворное никакое не помогало.

— Меня тогда только психотерапевты спасли, — утверждает Марина. — Врач приходила ко мне утром, в обед, вечером. А я по любому поводу реву без остановки. И не просто реву — слезы были такие, что не могла дышать от плача. Меня учили простейшим техникам — как пережить все эти эмоции, как восстанавливаться, как использовать аутогенную тренировку и дыхательную гимнастику, чтобы не было приступов удушья. Я выжила только потому, что почувствовала: есть люди, которым на меня не наплевать.

Все равно обречен

В докладе доктора медицинских наук, старшего сотрудника федерального института психиатрии имени В.П. Сербского Евгении Панченко сказано, что в России среди онкологических больных суициды составляют около пяти процентов. В мыслях о самоубийстве врачу-психотерапевту признаются 80 процентов больных раком.

Основатель первого хосписа в Санкт-Петербурге, психиатр Андрей Гнездилов, почти полвека работающий с раковыми больными, в своей книге «Путь на голгофу» приводит другие цифры: суициды совершают 10-15 процентов раковых больных. Большая часть этих случаев в официальную статистику не попадает. Если онкобольной кончает жизнь самоубийством, то ни близкие, ни лечащий врач, как правило, не заинтересованы в обнародовании этого факта. Многим такой исход кажется закономерным, ведь человек все равно был обречен — просто ускорил события.

Свою книгу доктор Гнездилов написал еще в 1995 году. В многочисленных интервью он говорил, что в то время боялся обнародовать свои статистические выводы. Доказать факты по причине «анонимности действий» было практически невозможно. Больные, например, часто отказывались от еды. Подозрений обычно это не вызывает: у человека рак желудка — какой уж там аппетит.

Впрочем, с той поры мало что изменилось. Суициды в онкологии — по-прежнему табуированная тема. В 2015 году в прессу попали сведения о том, что в Москве в январе-феврале добровольно ушли из жизни сразу 11 раковых больных. Цифра всех шокировала. Роспотребнадзор выпустил памятку о том, как в прессе следует правильно освещать тему самоубийств. Об онкологических суицидах снова перестали говорить.

Правда, в том же 2015 году Минздрав в лице главного российского психиатра Зураба Кекелидзе пообещал проработать концепцию постоянной психиатрической помощи онкобольным. Предполагалось, что каждый онкопациент будет направляться на беседу с психотерапевтом и психологом, которые смогут оценить его состояние и тем самым предотвратить непоправимое.

Москва тогда выступила пионером: в Сокольниках, в городской больнице имени братьев Бахрушиных к тому времени уже несколько лет функционировало единственное в России отделение онкопсихотерапии. Еще в советские годы оно было создано для помощи людям с психическими расстройствами, но после того, как в Бахрушинской больнице появилось онкологическое направление, психиатров и психологов привлекли к работе с «раковым корпусом». По страховому полису принимали пациентов со всей Москвы, а на бесплатные групповые онкопсихотерапевтические программы, созданные совместно с благотворительным проектом «Женское здоровье», была полугодовая очередь.

— Казалось бы, бери и тиражируй уникальный опыт на весь город, на всю страну, — говорит Ольга Гольдман, директор НКО «Ясное утро», оказывающего помощь онкобольным и их близким. — Но федеральная концепция тогда так и не появилась. А в Москве отделение, которое много лет бесплатно поддерживало сотни пациентов, у которого есть прекрасные результаты, сегодня закрывают — из-за отсутствия финансирования. И в то же время повсюду звучит, что онкологические технологии надо развивать.

Как поясняет Гольдман, психологическая помощь пациентам не входит ни в стандарты лечения онкозаболеваний, ни в тарифы ОМС. Программа государственных гарантий на 2018-2020 годы предусматривает лечение «психических расстройств и расстройства поведения». Однако это касается «большой» психиатрии. На помощь людям, страдающим временными расстройствами, денег государство сегодня не выделяет.

— У меня в голове не стыкуются некоторые моменты, — пытается анализировать госполитику выжившая онкобольная Марина. — Почему в садиках и в школах есть штатные психологи, а в онкодиспансерах они не предусмотрены? В детских учреждениях отклонения поведенческого характера ведь не сразу у детей наступают, а развиваются какое-то время. А в больницу приходят люди, которые уверены, что у них легкое недомогание, а оказывается — рак или что-нибудь не менее убийственное. В этот критический момент человека никто не поддерживает. Знаю девочку, с которой рядом при сообщении диагноза не оказалось психолога. Родственники увезли ее в горы, к «жужжанию пчел». Вернулась она с четвертой стадией. С этим живут. Но качество жизни совершенно другое.

Добби — свободен!

Недавно к врачу-психотерапевту в Бахрушинскую больницу обратилась очередная пациентка. Есть такой штамп — успешная молодая женщина. Ольга Миронова (по просьбе героини имя изменено) полностью подходит под это определение. Слегка за тридцать. Очень элегантная и ухоженная. Точеная фигура. Улыбчивая. Встретишь на улице — никогда не подумаешь, что она уже восемь лет сражается с раком груди. Диагноз поставили, когда сыну Ольги только исполнился год. Она тогда работала экономистом. Из-за болезни о карьере пришлось забыть. Семью обеспечивает муж — топ-менеджер крупной компании.

Лечение началось в 2010 году. Кроме химиотерапии проведена мастэктомия. В 2013 году — метастазы в яичники. Органы удалили. В 2016 году — метастазы в головной мозг. Помог кибернож (специальная лучевая терапия). Но выписанные «от головы» лекарства тогда практически сожгли желудок. Пища не усваивалась. Врачи диагностировали у нее крайнюю степень истощения.

За всю многолетнюю историю борьбы с раком это был первый случай, когда Ольга не смогла встать с постели. До этого пыталась сделать свою болезнь незаметной для родных. Даже когда от «химии» тошнило, старалась рассчитать прием лекарств так, чтобы «обниматься с белым другом» и блевать в первой половине дня. А вечером, к приезду мужа с работы, уже быть «нормальной».

— Я лежала тогда на кровати, — рассказывает Ольга. — Нужно было идти в больницу, а я не могу пошевелиться. Муж меня раньше всегда поддерживал. Даже прослезился, когда впервые услышал диагноз. Я в нем никогда не сомневалась. А тут — сломался. Подошел и говорит: «Я устал от всего этого. Когда ты наконец умрешь? Хочу уже начать новую жизнь».

Cancel cancer: как выжить, если у вашего близкого рак

Колумнист Sputnik Юлия Балакирева столкнулась с бедой близкого и после некоторых душевных терзаний разработала правила, как помочь себе, чтобы были силы помогать больному человеку.

Рак – заболевание, которое заполняет собой будни не только больного человека, но и его семьи, близких. Жить в таких условиях сложно, а порою невыносимо. И иногда надо знать, как помочь себе, чтобы хватило сил помогать больному.

Беда постучалась дважды

Мне пришлось столкнуться с этим дважды. Сначала болезнь дедушки, а несколько месяцев назад такой диагноз поставили моей близкой подруге.

И если, когда болел дед, я была слишком юна и не до конца могла все осознать, то сейчас рак проживается мною ярко и глубоко.

Психологи говорят, что трагичные новости мы переживаем в несколько этапов. Сначала шок, отрицание, потом гнев, депрессия и принятие.

Все это “работает” и в отношении близких больного.

Долгое время я и думать не хотела, что у подруги рак. По весне у нее начались проблемы со здоровьем. Сначала заболела спина (ее слабое место), потом голова и прочее. Грешили на болезнь Лайма. Подруга живет у леса, думали, что не заметила укуса клеща. Потом стало ясно, что у нее просто “сыпался” иммунитет и цеплялись всякие болячки.

Когда ей поставили диагноз, я продолжала парить в облаках. “Ничего, ты скоро поправишься. Сделают химию, и вернешься к обычной жизни”. Я, правда, так думала.

Осознание пришло, наверное, когда подруга, всегда бодрая и сильная, сказала, что ей больно. Она сильно похудела, стала слабой и беспомощной. И тут началось самое сложное уже для меня.

Плакать от усталости

Оптимистом быть легко только поначалу. Мне казалось, что буду каждый день ездить в больницу, буду всегда готова ее выслушать и поддержать.

Но жизнь есть жизнь. И она продолжается. Я по-прежнему должна ходить на работу, где нужно решать определенные задачи. И в доме хватает проблем. Кроме того, есть родные и близкие, которым тоже нужно внимание. Как разорваться?

Психологи утверждают, что люди, у которых рак, часто проявляют эгоизм. Так проявляется инстинкт самосохранения.

Когда подруга лежала на химиотерапии в клинике, я старалась навещать ее почти каждый день. Она не местная, ее семья далеко. Кто, если не я? После работы ехала в Боровляны. Возвращалась поздно. Дом развален, в холодильнике пусто — некогда продукты купить. Завтра снова рано вставать.

Состояние, когда мне хочется плакать от усталости, случается все чаще. А еще эти бесконечные мысли: что чувствует близкий тебе человек и как себя с ним вести?

Это непросто. Ведь раньше твой близкий был опорой, а сейчас он нуждается в защите. Внезапно нужно становиться сильным. Терпеть чужие капризы, уметь промолчать, даже если этого не хочется, и мириться со всеми его желаниями. А их будет много. “Пошли туда, пошли сюда”. “Ты знаешь, я никогда не была в опере, в театре, в соседней России…”. Не осуждать…

Я ведь тоже живая

Однажды я поняла, что выгораю. И даже злюсь на подругу. Я оказалась в ловушке — и отказать не могу, и помогать нет сил. И убежать нельзя. Так началось мое собственное отчаяние.

В итоге я попросила перерыв, не объясняя причин. Решила обратиться к психологам. Так получилось, что я смогла пообщаться не только со специалистами, но и с теми, кто болеет.

Я не буду комментировать их заметки, просто почитайте. Это истории от реальных людей.

“Мне одиноко, нет семьи, живу с мамой, никому не нужный инвалид, которому нечего делать. Настроение портит рвота. Я настроена на то, что умираю от рака, так мне легче переживать ухудшения, которых за последние два месяца было два. Когда меня обсыпало новыми метастазами, у меня был очень тяжелый стресс, и я очень боялась смерти. Мне страшно умирать, я бы хотела пожить еще”.

“Сначала тошнило, потом приняла лекарство от рвоты, начал болеть желудок. Настроение эти побочки гробят просто фантастически. Человеку не может быть хорошо наедине с собой, если тошнит. Поэтому я пытаюсь отвлечь себя общением и забыть плохое самочувствие дружбой или поддержкой”.

“Я видеть никого не могла. И слышать тоже. Меня убивали эти “похоронные рожи”. Приношу извинения за грубость, но на тот момент все именно так и выглядели. Эта жалость в глазах и слезы… Я еще жива, а они уже рыдали. Это убивало быстрее болезни. И только от одного человека я хотела много внимания и даже той же жалости. Потому что на тот момент это был мой самый близкий и самый лучший друг”.

Эти мысли помогли расставить все по местам. Я вдруг четко осознала: для подруги я — спасательный круг от одиночества и страха. И силы у меня появились снова.

Не теряйте веру

Человеку, который рядом с онкобольным, нужны бездонные ресурсы. И часто он выгорает. И я стала размышлять – где их искать, чтобы не перегореть, чтобы вместе пройти этот долгий путь. И чтобы конец обязательно был счастливый. В итоге сформулировала некоторые правила. Может, кому-то они будут полезны.

• Время от времени давайте себе возможность отдыхать и берите “отпуск”. Поверьте, ваш близкий тоже заинтересован в том, чтобы вы были с ним как можно дольше.
• Ваша жизнь продолжается. Вы имеете право быть счастливым. В болезни вашего близкого нет вашей вины, как и вины миллионов других людей. У каждого человека свое несчастье.
• Помогайте по возможности. Поначалу очень хочется дарить дорогие подарки. Но мелочь, подаренная от души, может быть гораздо приятнее.
• Бороться надо не только ради себя – ради родных. У моей подруги двое маленьких детей. В болезни люди думают чаще пессимистично. Представляют, как их дети будут жить без них. И это главная ошибка. Скажите своему близкому, что он должен сражаться ради малышей. Маму не заменит никто. Она для ребенка – целая Вселенная.
• Самое больше, что можно сделать, — не жалеть больного при общении с ним. Надо вести себя как и прежде. Человек вам будет за это благодарен.
• Часто мы не умеем выражать свои эмоции. Если вам рассказывают о страданиях, не набрасывайтесь с вопросами и советами. Просто скажите: “Хочу тебя просто поддержать. Это тяжело и непросто”. Больше слушайте – меньше говорите. Больному нужно просто выговориться.
• Аккуратно посоветуйте близкому обратиться к онкопсихологу. Эти ребята знают, что и когда сказать — доказано, что качество жизни после обращения к специалисту значительно улучшается.
• Сохраняйте оптимизм. Рак – самое загадочное заболевание, прогнозов на которое не дает никто. Мне очень нравится цитата из интервью психолога Юлии Гиппенрейтер: “На удар судьбы я отвечаю встречным ударом”. А из фильмов посоветовала бы вдохновляющую комедию “50/50”. Только осторожно – она для совершеннолетних.

Всем, кто столкнулся с такой ситуацией, желаю веры. Не опускайте руки. Любое усилие в этом мире вознаграждается.

… А своей подруге я желаю оставаться такой же вредной и непоседливой – мы с тобой на пенсии еще зажжем!

Как я побеждаю страх перед раком, – личный опыт

Автор: психотерапевт Оксана Алферова

Представьте, один человек наслаждается жизнью, купается в любви, строит громадные планы на будущее. Другой – обижен на судьбу, считает себя неудачником, прозябает в тоске и скуке. Обоим сообщают о диагнозе: рак. Как пережить диагноз “онкология”? Как вы думаете, кто тяжелее перенесет эту печальную новость?

Солнечный халат для онкобольницы

Автор: психотерапевт Оксана Алферова

Мы часто говорим, что жизнь – это дорога. Реже задумываемся, что иногда рядом шагают попутчики, которых мы не выбирали, о которых хотелось бы никогда не знать. Боль. Болезнь. Отчаянье.

Вот она – я шесть лет назад: только что узнала, после обследования у гинеколога, что вероятность рака 90%. Выхожу, курю, вся трясусь, истерю.

Перед кабинетом на следующий день (направили к знакомому доктору для подтверждения). В очереди женщин: в глазах страх. Кто как держится: кто плачет, кто поддерживает других, кто бодрится «Ничего, все обойдется». Страх настолько парализовал тело и душу, что ничего не чувствую. Как автомат, выполняю действия по плану. « Да. Идите оперироваться, безотлагательно, срочно, уже вчера».

Онкоинститут. Очередь. Женщины. Так много леденящей тревоги. Каждая клеточка чувствует страх, много его разлито в пространстве. Все говорят тихо, чтобы кого-то или что-то не потревожить. Я хочу орать! Этого не может быть! Не сейчас! Почему? Почему? Я не могу сейчас болеть. У меня папа – лежачий больной, как он сможет без меня? Я не хочу, я не могу. Все надо делать быстро: поиск няни, поиск сиделки, обследование, операция. Все запомнить, все подготовить. Сын. Сын у меня подросток. Что будет с ним?!

Я не могу сейчас болеть. У меня папа – лежачий больной, как он сможет без меня? Я не хочу, я не могу. Все надо делать быстро: поиск няни, поиск сиделки, обследование, операция. Сын. Сын у меня подросток. Что будет с ним?!

Иду по Подолу. У меня нет халата, а в больнице это основная одежда. Магазин. Выбираю самый оранжевый, солнечно-пушистый наряд. Он меня согреет. Так хочется тепла. Страх выморозил меня. Я нахожусь в чем-то вязком, липком.

Попутчик Болезнь, попутчик Надежда.

Мне хочется сказать, что я люблю своих близких, но я их ненавижу. Я так их ненавижу, что сама не осознаю этого. Наши миры разошлись. Разошлись навсегда. Никогда они меня не поймут, и я их не пойму. Между нами стеклянная стена, мы видим друг друга, но не слышим. И я теперь в аквариуме. Я не знаю, золотая ли я рыбка или пиранья. Я ничего о себе не знаю. Мне очень обидно, мне очень жалко себя. Но жалеть себя нельзя, это слабость. Мне стыдно быть больной. Я виню себя. Виню за то, что не доделала, не учла, не предусмотрела. Как я могла заболеть? Ведущая нота – злость. А в злости так много огня. И в душе моей, кажется, все выжжено, безжизненно и пусто.

Только со временем я пойму, что болезнь – это не моя вина. Так случается. Гарантии от болезни не выдает ни одна страховая компания.

Операция позади. Лучевая терапия. Со мной в палате еще три женщины. У них диагноз рак молочной железы. Одной около восьмидесяти, как ее зовут я не помню. Вечером, перед сном, она читала нам стихи. Стихи о жизни. Сколько тепла и поддержки я получала в них!

Душевные качели – от отчаяния до надежды. Уже позже у Цвейга я прочитала: отчаяние – мать, вера – отец чуда. Но мне кажется, у этих двоих рождается надежда. Такие вот душевные качели: отчаяние, вера, надежда. И юмор. Юмор – наше все. Люди, которых я узнала за это время, которые тоже шли по жизненной дороге с болезнью, учились видеть смешное, находили силы шутить.

Очередная процедура лучевой терапии. Мужчина видный, красивый, заходит к врачу, – «Доктор, у меня повысилась потенция, что с этим делать?».

Впереди еще химия.

Прошло более шести лет. Иногда необходимо просто идти. Сложные участки жизненной дороги мы проходим, хотя порой и кажется, что это невозможно. Но это только участки. Начинается более ровный путь, нежеланные попутчики отстают, а мы приглашаем с собой в странствие Надежду. И свою дорогу я уже вижу четче.

Стресс начинается за месяц до диагноза

Узнать, что у тебя рак, – это больно. Некоторые западные медики утверждают, что у онкологических больных развивается ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство), так как травматичность диагноза «рак» – исключительна. У нас в стране, где сильна канцерофобия (и некоторые другие навязчивые состояния), напряжение еще выше.Скрытая депрессия, тревожное расстройство часто запускаются после постановки диагноза. То же самое нередко происходит и с близкими больных, что только усложняет ситуацию.

Есть и другой вариант – стресс бьет по сердечно-сосудистой системе, и люди, которые могли бы успешно излечиться от злокачественного новообразования, погибают от инсультов (инсульт головного мозга: 10 фактов, которые вы должны знать). Причем, согласно шведскому исследованию, наибольшее количество ударов приходится на первую неделю после постановки диагноза.

А вот повышенный риск психических расстройств начинается еще за месяц до обнаружения болезни. Люди подсознательно ощущают: с ними что-то происходит, усталость и интоксикация дают о себе знать. Этот риск без психотерапии остается даже 10 лет спустя, когда болезнь чаще всего можно считать побежденной.

Человек остается наедине с проблемой. Обязательного психологического сопровождения у нас пока нет. Обращаться к психотерапевту или нет – личное дело пациента, а ведь финансовые проблемы и множество забот, связанных с лечением, тоже ложиться на его плечи.

Депрессия укорачивает жизнь

Душевным состоянием больные обычно занимаются по остаточному принципу. Проще выплакаться в одиночестве или напиться, а может, стиснув зубы, загнать разрушительные чувства вглубь. Но не избавиться от них. А ведь от психологического состояния, как показывают современные исследования, зависит сопротивляемость организма болезни.

Например, американский психоонколог д-р Фаузи сравнил состояние здоровья 68 пациентов с меланомой (злокачественная меланома), успешно прошедших психотерапию, и тех, кто отказался от нее и пребывал в подавленном состоянии. У тех, кому удалось справиться с эмоциональными бурями на 45% реже случались рецидивы, и в три раза меньше из них умерли. Особенно заметен был эффект для женщин. При этом все получали одинаковое основное лечение от рака. Однако, когда появлялись ресурсы для преодоления трудностей, это заметно улучшало состояние.

Так у кого же выше риск впасть в депрессию, узнав об онкологическом диагнозе, у «счастливчика» или «несчастливчика»? Казалось бы, первому есть что терять, больше надежд разбивается, а второму – не привыкать к черным полосам в жизни. Но на самом деле все наоборот. Как ни странно, исследования и опыт онкологов доказывают: интенсивность психологического стресса не связана со стадией заболевания, с тяжестью прогноза. Скорее с общим душевным настроем и удовлетворенностью жизнью. И тот, у кого не было ресурсов раньше, реже находит их без помощи психотерапевта. А тот, кто умеет радоваться жизни, крепче держится за нее и тогда, когда закрадывается мысль о смерти…

sultmed

sultmed

Неплохая статья, перевешу потом тему на свой сайт.
______________________
С каждым годом число онкобольных растет, более того, рак “молодеет”. Конечно, каждый думает, что это не может произойти с ним или с его близкими. Но, как это ни печально, иногда такое случается. Что же происходит с близким человеком в период болезни, как помочь ему принять диагноз и найти в себе силы для борьбы?

Психологи пришли к выводу, что на пути между постановкой диагноза, и принятием болезни, Больной проходит несколько стадий. Сказать по правде так оно и есть, только не каждый может осознать и принять даже такую простую истину.

Первая стадия отрицание и шок. Обычно эта стадия, присуща людям, которые встают на путь обследования и предварительных диагнозов. Когда впервые в кабинете у доктора прозвучит — “мы подозреваем что у Вас рак”. Первое что приходит в голову — не может быть, кто-то что-то перепутал, анализы пришли не мои. В лаборатории что-то перепутали, и это не мудрено, при таком большом количестве пациентов. Стадия отрицая длиться довольно долго. Обычно все зависит от самого диагноза, и от расположения опухоли, от количества обследований. Проще говоря стадия отрицания, в которую ищешь множество оправданий, и как ни странно они находятся, длиться ровно до того момента, когда в кабинете у доктора ты не слышишь поставленный и окончательный диагноз.

Практически сразу, отрицание сменяется шоком. Большинство людей, не понимают что происходит, все окружающее кажется плохим сном, и это не просто слова, взятые из мыльной оперы, и сказанные с картинно заведенными глазами, это так и есть на самом деле. Онкология? Нет, это не может быть со мной! Я вел правильный образ жизни, практически не нарушал заповеди, не курил, не пил, и периодически, а может и даже постоянно занимался спортом, питался правильно (нужное подчеркнуть). Шок и отрицание неразрывно связаны, они все время вместе.

В этот момент, онкобольному нужна поддержка от родственников и близких, которая в первое время выражается в анализе жизни, всех грехов и прочее. Не удивляйтесь агрессии и раздражению, или наоборот полной замкнутости, так оно и будет. Не так просто узнать, что тебе подписали смертный приговор. Поведение назойливых родственников, которые будут помогать взбадривать больного или наоборот не будут его трогать, на этой стадии может расцениваться двояко. При чрезмерной поддержке, придется столкнуться с волной агрессии, и раздражения, так что дорогие близкие — не обижайтесь и не расстраивайтесь. В том случае если не трогать онкобольного, и оставить его на какое-то время подумать и осознать что происходит — это может быть расценено как безразличие. Что тоже не особо хорошо. Придется найти золотую середину.

Это следующая стадия. Если родственники или близкие думают что стадия депрессии самая сложная, ничего подобного. Следующая стадия — это стадия гнева. Онкобольной начинает винить всех и вся в своем плачевном состоянии: все АЭС с их взрывами, испытании ядерного оружия, лекарственные препараты, все канцерогены, выбросы заводов и прочее. Виноваты все вокруг, кто попадется под горячую руку. Гнев, в первое время невозможно обуздать. Не редко всему виной становятся близкие, родители, особенно если в семье были случаи заболевания. Как известно предрасположенность к заболеванию передается по наследству, и вина родителей заключается в том, по мнению больного, не были предприняты какие-либо меры по ранней диагностике заболевания.

Часто обвиняемыми становятся сами врачи, когда на ежегодных осмотрах не было выявлено никаких симптомов, и даже не было предположения на заболевание. Не будем кривить душой — все медицинские осмотры, которые проходят работники не всегда дают результаты. Осмотры проводятся по одному сценарию — жалобы есть? Нет. Ну, на нет, и суда нет. Но это как раз не говорит о том, что виноваты доктора. Онкологи, химиотерапевты и радиологи — это особая категория врачей.

Кроме того, объектами ненависти становятся все социально неблагополучные люди, алкоголики, наркоманы, люди переступившие черту закона. Почему у них все в порядке, а у меня, ведущего здоровый и праведный образ жизни вот такой диагноз?! Где справедливость?

Обычно стадия гнева длиться не долго, так доктора не дают возможности ей развиваться, так как идет подробное обследование, затем назначается операция. Как раз именно эти обстоятельства становятся подспорьем к новой стадии — стадии “выпрашивания” или “торговли”.

Странное название у стадии, но она как нельзя лучше отображает суть происходящего. В эту стадию онкобольной выпрашивает себе “лишние” годы жизни. Выпрашивать годы жизни можно у кого угодно: у Всевышнего, доктора, самого себя, у своего организма. Кто на что горазд.

В основном выпрашивание связано с приемом каких-либо необычных препаратов, или отказом от чего-либо. Например, выпрашивание у доктора здоровья и дополнительных лет жизни в случае приема перетертых хрящиков акулы или что-то в этом роде. Вариантов много, и со стороны они кажутся абсурдными. Не стоит забывать, что отношение к жизни у онкобольного меняется.

Вот как раз этой стадией психологического становления онкобольного пользуются различные мошенники, которые обещают выздоровление, конечно за кругленькую сумму… Это только со стороны кажется бредом и полным безумием, когда больные люди и их родственники обращаются к различным магам и колдунам для лечения, при этом отказываясь от медицинской помощи…

После того, как стадия торговли прошла, и больной понимает, что выторговать, ничего не получиться, приходит депрессия. Вместе с ней приходит осознание того, что же именно произошло. Обычно в эту стадию происходит активное лечение лучевой и химиотерапией. Меняется внешний вид, да и общее самочувствие оставляет желать лучшего. Именно наличие большого количества волос на постели, постоянная тошнота, отсутствие аппетита, потеря веса и т. д. приводят к окончательному понимаю того, что происходит. И конечно (не стоит кривить душой), все мы знаем к чему в конце концов это может привести. Но, опять — таки, это не повод сдаваться.

К большому сожалению, это не все понимают, или, поняв, сдаются… Онкобольной устает бороться за жизнь, ему надоело быть обузой для родственников и близких. Даже среди онкобольных есть свои “счастливчики”, которые не испытывали дикие боли, их, как правило хватает на дольше. Онкобольные с постоянными болями, вынужденные “сидеть” на сильных обезболивающих, или даже на наркотиках, просто не могут одни продолжать бороться. Здесь особенно нужна поддержка близких.